СТРАХ, СМЕХ И LASSI В ВАРАНАСИ
Старушка-мать сказал мне:
Побереги свою карму, сынок…
(Русская народная песня)


Индия – это конец изведанного мною мира, географический предел воображения.
Север Индии – ее апофеоз, золотое навершие. Самый дальний угол темной аллеи страхов и предвкушений. Выше – только сверкающая недоступность Тибета, похожего на вывернутую наизнанку бездну. Сочная сердцевина Гималаев, пропитанная шамбаловым соусом, плотно зажата между двумя половинками поджаристой азиатской булочки. Метафизический сэндвич.
Индия – это страна, где нет водки. Это так же очевидно, как и то, что Россия – не то государство, где не хоронят могучих русских мертвецов в священной Волге.
Нужно взять ее с собой. Водку, не Волгу. Обязательно. Водка – это настоенный до необходимой кондиции ликвид Волги.
Нужно взять много водки. Иначе всё. Иначе конец. Культурный шок - это как удар жала гигантской электрической осы. Насквозь, наповал.
Водка нас спасет. Она обмоет, напоит, согреет и уложит спать. Отпугнет алчного недоброжелателя с немытой рукой. Она наш оберег и талисман. Водка залижет наши раны. Она подарит надежду и укажет на свет в конце тоннеля, проведет по нему прозрачной путеводной звездой, разгоняя голодных злобных духов преисподней по пути наружу, где все друг друга любят, где так хорошо, что не нужно денег. В астральный коммунизм...
Вот такую умность я написал до того, как попасть в Индию. Теперь я пишу, уже вернувшись, глядя на цепь хаотически замкнутых друг на друге событий в обратной проекции.
Кадр первый. Я сижу возле окна в купе поезда "Варанаси - Нью-Дели". Благодаря исправному кондиционеру, в нашем отсеке царит предельно благостная атмосфера. Окно свой формой напоминает экран телевизора, который показывает зарисовки из жизни индийской глубинки. Клокочет, бурлит и пузырится ставшая уже привычной биомасса Индостана: деловитые мужчины с густыми сталинскими усами, под которыми зияют фиолетовые от постоянного жевания табака и бейтеля зубопровалы; неуловимые женщины в ярких сари; милостиво освобожденные от сельскохозяйственной повинности коровы; козлы, похожие на велосипеды и велосипеды, похожие на козлов; жизнерадостные свиньи; утомленные солнцем собаки.
Возле станций, с промежутком в несколько десятков шагов, попадаются одинокие справлятели обеих нужд. Индийцы имеют милую слабость к трейнспоттингу в сочетании с эксгибиционизмом. Вид проезжающих мимо поездов и мерный стук колес благоприятно отражаются на процессе вывода из организма побочных продуктов пищеварения. Возможно, об этом сказано в Бхагаватгите.
Глядя на бескрайнюю мусорную целину, я задумываюсь над тем, что человек попросту не был способен создать столь обширное помоечное великолепие. С тем же успехом можно попытаться убедить себя в том, что Большой каньон вырыли индейцы. Нет, все было не так: многие тысячелетия назад, еще до появления человека, по воле природы, здесь образовалась гигантская помойка естественного происхождения. А потом пришел трудолюбивый и чистоплотный индийский народ, который шаг за шагом пытается отвоевать у мусорной стихии все новые кубометры жизненно необходимого ему пространства.
Еще я думаю о том, что это безопасное, прохладное, уютное купе с окном-экраном может оказаться всего лишь утешительным плодом моего воображения. На самом деле я по-прежнему сижу за липким столиком безымянного уличного кафе в Варанаси, где примерно 48 часов назад я опрометчиво заказал и испил Maharaj special lassi, ритуальный молочный напиток шиваитов с пылью бханга, мелко перетертой марихуаны.
Стеклянным взглядом пыльного чучела из музея естествознания я тупо вглядываюсь в посеревшую от копоти карту Индии на противоположной стене. Испуганный официант все еще не знает, что со мной делать: если выяснится, что белый sir впал в кому после поданного ему lassi, неприятностей будет много. Поэтому я сижу здесь уже вторые сутки, нерукотворный памятник Неизвестному Небритому Страннику со Спутанными Волосами.
Стены безымянного кафе незатейливо украшены написанными от руки восхвалениями прелестей здешней кухни. Их оставили благодарные клиенты-иностранцы: поляки, корейцы, испанцы, японцы. Купите это, закажите то - не пожалеете.
Самый лучший ласси
Во всем Варанаси.
Появившись двое суток назад в этих стенах, мы тоже решились внести свою посильную лепту в оформление интерьера. В процессе твороческого обсуждения я предложил такую идею:
УЖ ЧАС ПОНОСА БЛИЗОК!
Записываем ее на листе бумаге с довеском прочего посталкогольного бреда. Протягиваем официанту. Он силится прочитать написанное, синхронно шевеля губами и усами, словно шапочно знаком с русским языком. Перевода не требует, благодарит, но при этом недоверчиво откладывает бумагу в сторону.
Цензура.
Это случилось солнечным мартовским утром два дня назад, когда надо мной беззаботно кружились бабочки и стрекозы.
А теперь я в коме.
Над моей головой висит портрет владельца заведения - он пока еще ничего не знает о той беде, что приключилась с одним из клиентов. И это хорошо: когда до него дойдет весть о моем выпадении из объективной реальности, виновный официант останется без работы, а ее поди еще отыщи. Да и свежеструганной палкой по спине за такое получить можно.
Хозяин кафе - человек суровый. На его портрете, за пышным обилием подобострастных цветочных гирлянд, можно разглядеть рыхлую телесную массу, прикрытую лишь красной набедренной повязкой. Такому в самую пору становиться главной надеждой сборной команды индийских сумоистов. Он и палкой, наверняка, умеет орудовать так, что мало не покажется даже ко всему привыкшей пролетарской спине варанасийского официанта.
Свой lassi я хотел испить лишь наполовину, но увлекся – к моему удивлению и моей же беде он оказался на редкость приятным на вкус.
И вот теперь поздравьте - я в коме. Мне не нужно планировать долгую и сложную дорогу домой. Мне не придется скрупулезно подсчитывать финансовые итоги поездки в прекрасную Индию, тщетно сопоставляя дебит с кредитом. Я овощ. Добротный русский плод, нашпигованный не менее добротным шиваитским каннабисом.
Сделайте из меня душистое рагу для бездомных детей Погангжья. Я скажу вам спасибо. Если, конечно, смогу.
Русскому овощу снится, что он едет домой в уютном купе первого класса. Экспресс “Kashi Vishwanath” умозрительно несет его в Дели, откуда рукой, а точнее крылом самолета подать до родного, посконно русского Нью-Йорка.
На другом конце полки, уткнувшись в сборник матерого русского постмодернизма, сидит Бохудосан. Он не пожелал фигурировать в этом повествовании под своим
настоящим именем. Возможно, боялся, что благодаря моему будущему опусу его жена узнает, чем он занимался в Индии. Или босс. Или неизвестные мне недоброжелатели.
Могу засвидетельствовать, что ничем по-настоящему предосудительным мой спутник в этом захватывающем путешествии не занимался. Временами курил ганджу, что часто случается с ним на родине. Порывался купить гашиш, но я пресек этот прекрасный порыв, коротко изложив все то, что знаю об индийской тюрьме.
Что касается меня самого, то мне нет нужды скрывать свою identity. Моей жене все равно, что я делал в Индии, as long as я не привез домой одну из тех тридцати восьми симпатичных средневековых зараз, которые были перечислены на сайте госдепартамента к сведению тех, кто собирается в путешествие в эту благословленную часть Азии. Мой босс увлеченно занимается обустройством своей собственной жизни, ему не до меня. А недоброжелателей я и вовсе не имею. Поэтому я не стану трусливо скрываться под псевдонимами и заявлю открыто: я - это я.
Вглядываясь в окно-телевизор, я вспоминаю наше первое знакомство с индийскими железными дорогами неделю назад. Тогда наш путь пролегал из Агры в Варанаси. Жуликоватый деятель делийского турбюро играючи всучил нам билеты третьего кондиционированного класса по цене первого, забыл дать сдачу, а потом и вовсе мистическим образом исчез из офиса.
В нашем отсеке вагона - по три полки на каждой стене - братство народов,
всемирный туристический интернационал. Помимо нас с Бохудосаном здесь
обитает датский журналист Йаспер, решительно отправившийся в двадцатидневное
путешествие по Индии в одиночку (не иначе как бросила жена), полная индианка средних лет и два жизнерадостных японских студента: у одного на голове намотано вафельное полотенце, у другого из-под шорт торчат тощие кривые ноги
в лайкровых рейтузах.
Завязывается перекрестный разговор на втором для всех нас английском.
- Прививки делали? - интересуется датчанин.
- No protection! - гордо отвечают японцы и заливисто смеются словно дети, которые наперекор воле строгой детсадовской воспитательницы проигнорировали обязательное мытье рук перед едой.
В отличие от нас, Йаспер не стал заказывать гостиницу в Варанаси в
интернете, а выбрал адрес наугад в своем путеводителе.
- Попробую добраться туда на такси, - говорит он с философским выражением на порядком изъеденном москитами лице. - Хотя у таксиста могут оказаться другие планы...
Это верное замечание. В Индии так: пассажир полагает, а таксист располагает. Хочешь добраться до гостиницы “India”, попадешь в гестхаус “Bangladesh” - лишь потому, что водитель собирается получить от владельцев последнего солидный бакшиш за подгон клиента.
Лучшая мера превентивного воздействия на отбившегося от рук таксиста - это его зомбирование. Перед тем как сесть в тук-тук, глядя водителю прямиком в его наглые карие глаза, следует четким харизматическим голосом внушить примерно следующее:
- Мы поедем в ЭТОТ отель. Нам не нужна никакая другая гостиница. WE
BOOKED THIS HOTEL!
Магическое слово “booked”, по нашим наблюдениям, действует безотказно.
Таксист убоится переходить дорогу другому бизнесу, даже ради своего сладкого
бакшиша.
Индийские гостиницы - тема углубленной медитации. Если в вашем номере работает холодильник, то в кране не окажется воды; если есть вода, то сломается кондиционер; если кондиционер работает исправно, то в шкафу обнаружится дружная колония упитанных тараканов; если же тараканы не порадуют вас своим присутствием, то ни в одной из розеток не будет электричества. Такова реальность индийского гостиничного сервиса.
Может ли быть в этой славной стране по-другому?
Предположим, что при заселении в номер холодильник и кондиционер работают на славу, напор прозрачной воды радует и теплом, и холодом, в шкафу не бродят упоенные чувством абсолютной безнаказанности насекомые с усами потомственных махараджей, а розетки пышут добротным электричеством… Ущипните себя за руку. Вы не в Индии. Вы в Америке.
Первая попытка заказа пищи в номер отеля “Vaibhav” в Варанаси. Трубка издает звуки, космической аутентичности которых позавидовали бы многие пионеры электронного минимализма.
- I would like to order some food.
- Two million water!
- What?!
- Two million water!
- ?!!
- Two million water!!!
- Sorry, I don't understand you...
Значение мистической фразы "ту миллион уотер" осталось для меня тайной за семью печатями. Возможно, трубку в гостиничном ресторане поднял провидец, который хотел предупредить человечество в моем лице о чем-то судьбоносно важном. Например, о грядущем всемирном потопе. Жаль, что я его не понял...
Эпизод уже в самом ресторане, после съеденного обеда.
Официант:
- Sir, how?
Коротко и точно. В литературном переводе эта реплика должна означать: "Как вам понравилась та исключительная пища, которую приготовили для вас сегодня наши искусные повара?" Разумеется, произносить это долго и утомительно. Проще именно так:
- Sir, how?
Любая попытка выйти из отеля на самый короткий срок чревата множеством маленьких непредсказуемых приключений. На разгуливающего по городу белого туриста смотрят так же, как глядели бы в заснеженной русской глубинке на прыгающую по сугробам обезьяну в форме американского полковника.
Собрав остатки недоеденного обеда, решаюсь отнести все еще сытные кости собакам с соседней с отелем помойки. На выходе из гостиницы набрасываются водители тук-туков: "Эх, прокачу!" После настойчивого “no, thank you!” неодобрительно смотрят в спину. По дороге с истошным воплем "Джёрман!" прилипает человек с наглой крашенной бородой - владелец соседнего магазина сувениров. Ему почему-то очень хочется видеть во мне немца. К своему стыду, я немец лишь на малую толику: прабабушка Берта Фридриховна не имеет мажоритарных прав на мою национальную принадлежность.
Честно разуверяю рыжебородого, но он продолжает семенить рядом, обижаясь, что за три дня проживания в отеле мы ни разу не потрудились навестить его магазин. Договариваемся, что это будет later, но он все равно хочет конкретики: later today or later later.
С приближением помойки, рыжебородый брезгливо отстает. Кладу мешок с костями на край сочной мусорной поляны. Собаки испуганно пятятся назад. Из-под палатки выползают чумазые дети с не по-детски решительными лицами. На заднем плане маячит живописная движущаяся композиция, состоящая из равнодушной коровы, поджарого козла и нескольких как будто бесхозных свиней: все увлеченно едят мусор. Дети-зомби, сверкая белками, подползают на угрожающе близкое расстояние, и я приступаю к реализации плана экстренной эвакуации. На обратном пути меня чуть было не сбивает рассерженный кем-то или чем-то бык. Сидящий возле своей лавки рыжебородый торговец напоминает об уговоре. Но я не немец. Могу и забыть.

*****

Delhi looks like a giant shit hole with a couple of really nice temples.
В Дели меня поразили:
- крыса, отъевшаяся на мусорных кучах настолько, что в панике не могла протиснуть свою расплывшуюся тушку ни в одну из доступных щелей;
- обезьяна такой комплекции и гонора, что запросто могла изнасиловать зазевавшегося туриста.
Со стаей бродячих обезьян, днем позже, мы встретились в ресторане на крыше отеля “Maya” в Агре. У доброго десятка возникших ниоткуда приматов были сосредоточенно хмурые лица рэкетиров ореховской преступной группировки. Лихой обезьяний гоп-стоп закончился вмешательством официантов, которые вооружились заблаговременно припасенной для подобных форс-мажоров рогаткой...
Абсолютно случайно обнаруженный нами отель “Maya” оказался весьма приличным и недорогим гестхаусом в ориентальном стиле, со вкусом оформленным дизайнерами явно не местного происхождения. В Индии так бывает: загодя заказываешь в интернете трехзвездочный отель в нужном городе – и он оказывается третьесортным отстойником заезжих фекалий. В другом случае, выйдя из тук-тука, плетешься наугад в первый попавшийся гестхаус – и там тебя встречают уют и благодать, о существовании которых уже, казалось, теперь и не помнишь.
Парадоксы преследуют в Индии не только сферу гостиничного бизнеса. Здешнее бытие во всех своих проявлениях густо облеплено парадоксами. Вокруг тебя простирается помойка, но когда ты, мучимый экологическим комплексом пытаешься выбросить труху из кармана в кучу, которая кажется мусорной в твоем представлении, обязательно выяснится, что это священный алтарь неизвестного тебе божества. Именно так произошло со мной на Main ghat в Варанаси. Отжевав свой бейтель, я не нашел ничего более подходящего, как выплюнуть его остатки в гору догорающих цветочных гирлянд перед лотками уличных торговцев. Свидетели этой сцены тут же схватились за головы с возмущенными возгласами no-no-no-no-no! Что именно я осквернил своим невежеством в ту минуту, так и осталось для меня загадкой.
Многие индуистские храмы нельзя фотографировать. В некоторые из них путь иноверцам и вовсе заказан. Как правило, неуклюжие поползновения ввалиться в чужой храм со своим уставом и гроздьями фотокамер пресекаются вполне корректно. С агрессией мы столкнулись лишь раз, причем ее источником стало существо не индийского происхождения. Я намеренно использую термин "существо", поскольку до сих пор не знаю, чем случайно встреченная нами человекообразная субстанция являлась на самом деле.
Если верить версии развития событий, согласно которой мне все же удалось покинуть безымянное кафе в Варанаси, в котором я испил шиваитский ласси, дальнейшие события развивались примерно следующим образом: мы долго плутали по узким темным аллеям, уворачиваясь от праздных коров и целеустремленных мотоциклистов, пока не набрели на редкий солнечный пятачок с очередным уличным храмом. В окрестностях ветхой остроконечной постройки и явилось оно – обмотанный лоскутами пестрых восточных одеяний демон с железными глазами. Личину фантома разглядеть было невозможно, поскольку помимо материи ее скрывали жуткого вида очки, сделанные из двух выпуклых металлических плямб - они напоминали дуршлаги инфернальных половников, материализовавшихся прямиком из адской кухни. Даже для крикливого многообразия местных типажей это был основательный перебор...
Завороженный созерцанием аномального человеко-явления, я растерянно кивнул Бохудосану: снимаем! Мы синхронно подняли объективы своих камер.
Уловив направленный на него movement, демон хищным звериным прыжком мгновенно поровнялся с нами, восстав над нашими головами устрашающей колонной.
- No! No means no!!!
В голосе уличного иблиса присутствовала агрессивная харизма такой степени накала, что я даже не осмелился поднять голову, чтобы вглянуть в его дырявые стальные глаза. Это был не просто испуг, это была нешуточная ИЗМЕНА, удар электрошока в самый центр размякшего от каннабиса мозга.
Не проронив ни слова и ни разу не оглянувшись, мы молча свернули в первый попавшийся проулок. Ставшие свидетелями этой дикой сцены индийцы, как мне показалось в тот момент, провожали нас сочувствующим взглядами.
Размышляя позже об этом эпизоде, мы пытались объяснить происхождение человека с железными глазами с сугубо материалистической позиции. Наиболее прозаичная из гипотез получилась такой: много лет назад осевший в Варанаси белый турист сошел с ума на почве индуизма, возомнил себя святее главного брахмана, а в добавок ко всему еще и подцепил какую-то жуткую древнюю болезнь, которая обезобразила его лицо и сделала агрессивным по отношению к зевакам.
Может быть и так... И все же мысль о том, что я встретил в Индии сердитого восточного демона, мне более симпатична.

*****

Лидер Красных Кхмеров Пол Пот был человеком тонкой душевной конструкции. Его излюбленной пыткой было протыкание живота тупой палкой. Берясь за палку, Пол Пот каждый раз думал с надеждой: а вдруг не проткну? Таким образом заурядная пытка превращалась для обоих ее участников в кармическое испытание, а Пол Пот – в инструмент, которым орудовали высшие силы.
За полтора года Пол Пот уничтожил полтора миллиона соотечественников.
Что бы стало с Камбоджей, если бы палка у Пол Пота была острой?
Людям не нравятся учения, в которых говорится о любви к ближнему, терпимости, сострадании, самоанализе и прочей слюнявой тягомотине. Им симпатичны концепции, которые четко указывают на то, кого, когда и каким именно способом следует придавить.
Когда-то давно Индия была страной буддизма. Сейчас число буддистов среди ее жителей не превышает один процент.
Камбоджа всегда была страной буддизма. Что, тем не менее, не помешало Пол Поту навести в ней порядок своей тупой палкой.
На севере Индии родился принц Сиддхартха Гаутама, ставший в последствии Буддой. В Сарнате, что в 20 минутах езды от Варанаси, Будда изложил свое учение первым пятерым ученикам. На том самом месте стоит теперь 43-метровая Dhamekh stupa, построенная примерно в 249 году до нашей эры на развалинах еще более древней конструкции, которую соорудил легендарный царь Ашока.
В Сарнате много буддистских паломников из Японии, Южной Кореи и других азиатских стран. Порядочному паломнику следует обойти ступу семь раз по часовой стрелке, как это сделал принц Сиддхартха прежде чем сесть под дерево Бодхи, под которым он впоследствии обрел просветление, став Буддой.
Обойти ступу семь раз, думая о вечном, очень нелегко. Из-под ограды, которая отделяет ухоженный парк от окружающего хаоса, хищно высовываются руки окрестных попрошаек: мани, сёр! плиз! И так семь раз по кругу. Периодически возникают ушлые подростки, настойчиво предлагающие приобрести миниатюрную статуэтку Будды за 20 рупий. Я потом купил. Подросток вернулся и, воровато озираясь, предложил овладеть еще одной, якобы аутентичной, найденной на местных раскопках. Отталкиваясь от своего скудного английского лексикона, он уверял, что таких статуэток “not many, many, many”, что должно означать, что они very rare. Я купил и такую, не без удивления убедившись потом, что их продают уличные торговцы за пределами парка за цену, которая как минимум в два раза ниже.
Примерно за две-три недели до моей поездки в Индию мне приснился сон: я звоню жене и радостно сообщаю "Я добрался. Я в Индии!", испытывая при этом приступ всеобъемлющего счастья. В реальности похожие чувства возникали у меня потом два раза: когда мы впервые вышли на берег Ганга, и когда я стоял под Bodhi tree. В Сарнате есть дерево, которое считается прямым потомком того, под которым сидел Будда. Настоящего, которое находилось в Бодхгайе, давно нет. Деревья не живут по две с половиной тысячи лет.
Под деревом Бодхи волосы на моем теле дружно встали дыбом.
Дерево не было каким-то особенным. Дерево – это дерево. Камень – это камень. Просто я в этот момент в полной мере осознал, где я нахожусь.

*****

В Агре есть улицы, дома, машины, Тадж Махал и даже слон, которого можно фотографировать за деньги (Если не заплатишь, одетый в пестрый национальный костюм ассистент погонщика последовательно выест тебе мозг. Как положено на Востоке – голыми руками, без всяких столовых приборов).
В Агре есть много всего, но нет города. В отместку за Кашмир его похитили злые пакистанцы.
Священный Варанаси похож на город именно в том его понимании, какое существовало во времена "Тысяча и одной ночи" - жилой восточный базар с тысячей тайн и легионом шумных обитателей. Время здесь остановилось. Его запросто могло и вовсе не быть. Самый древний город на Земле может позволить себе и такую роскошь.
Магия Варанаси начинается в узких аллеях на подступах к гхатам. Подплесневевшая древность снисходительно взирает на тебя с облупленных стен, закрадывается в нос букетом парализующих ароматов, экзотических смрадов и дикой опьяняющей вони.
Короткий проход через темный коридор под обильной бахромой густой античной паутины - и вот он, момент величественного экстаза, ради которого стоило потеть, задыхаться, глушить несварение желудка новейшими достижениями современной фармацевтики, бороться с брезгливостью, страдать от недо- и пересыпания в пути…
Kedar ghat, теперь уже я знаю, - мой любимый из гхатов. Полосатые ступени уводят вниз к священному Гангу, главной сточной канаве страны недоразвитых канализаций. Справа вдали – серые кучи притухших похоронных костров, распространяющие сладкий запах догорающей плоти. Слева – тот самый Варанаси, который я восторженно рассматривал дома на чужих фотографиях: переливается, сияет золотом и атласом, элегантно конвульсирует ориентальными ужимками в лучах неимоверного заката. Ганг спокоен и расслаблен, похожий на могучего жидкого червя, смакующего сок плывущих по нему покойников. Лодки снуют по реке с неторопливой сосредоточенностью личинок, уже познавших взлеты и падения начавшегося бессмертия.
Я умоляю Бохудосана сфотографировать меня на фоне ВСЕГО ЭТОГО, но он упирается. Бохудосан, как всякий человек дизайна, боготворит формы и текстуры. Ему сложно увидеть форму в моей счастливой роже на фоне закатного Варанаси. Не говоря уже о текстурах.
Я начинаю фотографировать себя сам, освоив особенности таймера фотокамеры. Бохудосан издали наблюдает за моими мещанскими телодвижениями с солидной долей дружественного презрения.
Покинув мгновенно полюбившийся Kedar ghat, мы медленно, с остановками, передвигаемся в сторону Главного гхата.
Сегодня – последний день Фестиваля красок. Суть фестиваля коротко и ясно изложил нам таксист, в компании которого мы добирались из Дели в Агру: "Сначала люди весело обсыпают красками друг друга. Потом бросают их в проезжающие мимо машины и поезда. Когда краски заканчиваются, они начинают кидать камни. Поэтому в дни фестиваля из строя выходят целые составы".
Вот такой он, индийский Фестиваль красок. Бессмысленный и беспощадный.
В Варанаси следы недавних побоищ попадаются нам на каждом шагу.
Раскрашенные всеми цветами радуги, укуренные либо обпившиеся бханга празднователи лежат на ступенях гхатов - по одиночке и вобнимку, культурно отдыхают в сточных канавах, иногда подают признаки жизни путем вялой жестикуляции и еще реже издают членораздельные звуки.
К нам подбегает ребенок с красками, тянет щуплую ручку, предлагая помазать праздничным ритуальным цветом наши девственно белые лбы. Мы охотно соглашаемся. Это так мило – только приехали в Варанаси, и он уже нас причащает, принимает в круг избранных, выдает нам свою платиновую клубную карту... Проделав свой нехитрый ритуал, мальчик требует денег и тут же их получает. Убегает с радостными воплями. Мы продолжаем путь с бесформенными оранжевыми кляксами на лбах.
Через минуту нас догоняют еще двое отпрысков. Мажут помазанное. Требуют денег. Получают. Убегают с радостными воплями.
Я уже знаю, что произойдет сейчас – и это происходит. Дети увеличиваются в угрожающей геометрической прогрессии. В этот раз прибегают три мальчика и одна девочка.
Мазать уже нечего – все перемазано. Даем конфет – дети кривятся. Звучит легко узнаваемое во всем многообразии земных акцентов слово «мани». После недолгих преперательств выдаем очередную порцию мятых рупий. Убыстряем шаг в надежде, что не догонят. Трусливо оглядываемся. Почти бежим.
Все, замели следы…
Но нет. Снова мальчик. Добежал. Запыхался.
- Этот уже был?
- Хрен их разберет. Но этот лысый. Кажется, я его уже видел.
- Да, похоже на то… Чего тебе надобно, жадный лысый мальчик?
Ребенок делает жалостливое лицо и нудит что-то неразборчивое.
Высыпаю ему в ладони остатки конфет. Не дожидаясь новой порции шантажа и вымогательств, делаем ноги…
Варанаси неуловимо напоминает Коктебель. Последний сложно назвать священным городом, но в нем определенно имеется свое собственное таинство. В Варанаси, который часто называют всеиндийским крематорием, с его мутным Гангом, по которому дрейфуют распухшие тела уважаемых стариков, детей и беременных женщин, совершенно явственно присутствует схожая с крымской атмосфера курортной праздности. Жилистые лодочники, изворотливые массажисты и словоохтливые торговцы гашишем навязчиво предлагают свои услуги. Полуголые седобородые бабы – странствующие старцы - ненавязчиво просят поесть. Молодецкий клич "Пора по бабам! " обретает здесь совершенно иной, высоко духовный смысл.
Если бы мне предложили выбрать саундтрек для Варанаси, я бы не задумываясь остановился на “Orbus Terrarum”. Не знаю, катался ли Алекс Патерсон из The Orb на лодочке по Гангу, но живо могу представить эту картину. Плюс, не забывайте, - дешевый гашиш... Не в этом ли волшебном сочетании заключен секрет запредельной орбовской глубины?
Кстати, о лодочках... Отказаться от boat trip в Варанаси, это все равно что не попытать игорного счасться, раз в жизни оказавшись в Лас-Вегасе. Бывалые люди советуют прокатиться по Гангу на рассвете, когда паломники совершают ритуальные омовения в золотой реке. Картина действительно стоит раннего пробуждения, но лично мне больше пришлась по душе предзакатная прогулка, когда Ганг и сумасшедший город на его берегу медленно погружаются в густые азиатские сумерки, становясь еще более непостижимыми в своем алогическом изоляционизме.
Мы берем лодку на два часа, чтобы успеть увидеть реку и город до заката, а потом, когда стемнеет, причалить у главного гхата и посмотреть с воды на церемонию огненной пуджи.
Заблаговременно укуренный Бохудосан глубокомысленно снимает на видео изредка пробегающие по Гангу невзрачные куцые барашки. Возможно, в эту минуту он получает изысканное наслаждение от созерцания фрактального пиршества текстур.
Я лежу на дне, поперек лодки, впитывая свою дозу плебейского удовольствия: в одной руке - бутылка неплохого индийского виски, в другой – плохая индийская сигарета. Беспечно прожигаю карму – пить на священном Ганге нельзя. Впрочем, видавший всякое лодочник не возражает.
Мимо нас проносятся неопознанные плавающие объекты. Иногда довольно крупные. Мне хочется думать, что это покойники. В этом перевернутом мире с ними даже уютнее.
Наша лодка причаливает к столпотворению других у главного гхата. Пуджа в самом разгаре: брахманы синхронно пышут огнем и копотью из замысловатых бронзовых сосудов. Полицейские энергично разгоняют зрителей в первом ряду, не стесняясь публичного рукоприкладства: опоздавшим на церемонию местным бонзам нужно где-то сесть. Я радуюсь тому, что мы здесь, а не там. Здесь, на дне пахнущей старьем и плесенью лодки, я чувствую себя королем Ганга. Меня не беспокоят даже комары, роящиеся над рекой в устрашающем многообразии форм, цветов и сложных анатомических сочетаний.
Прогулка заканчивается – мы причаливаем к берегу и поднимаемся по ступеням. На вершине Kedar ghat нас дожидается наш бессменный водитель тук-тука Раджукхан. Мы его приручили. Хотя, не исключено, что на самом деле это он приручил нас.
Мы не искали Раджукхана. Раджукхан нашел нас сам. Мы неуверенно топтались у ворот своего отеля, когда он закрыл своей тщедушной грудью еще более тщедушные торсы водителей конкурирующих тук-туков. Торговаться не стал. Добровольно изъявил желание дождаться конца нашей первой прогулки по гхатам. Отвез обратно в отель. Договорились с ним на завтра. На следующий день, как и было уговорено, он дожидался нас у ворот гостиницы… Так, незаметно, он стал нашим водителем тук-тука.
Раджукхан проявил задатки не только опытного водителя, но также курьера и телохранителя. Когда в нас пытались бросить ком краски потерявшие связь с реальностью празднователи Фестиваля, он грозно рычал в ответ, предупреждающе выставляя из своей коробки на колесах маленькую загорелую руку. Когда мы спросили его о гандже, он отважился уладить все сам – сбегал к знакомому дилеру, вернувшись с двумя кульками завернутой в местные газеты травы по доллару каждый.
Через два дня работы с нами Раджукхан подстригся, побрился и надел новую майку. Мы его не узнали. "Так ведь это же я! " - понимающе радовался Раджукхан, усаживая нас в свой железный ящик. Весьма скромные по нашим понятиям деньги дали ощутимый толчок процессу визуального преображения водителя тук-тука. Если бы мы пробыли в Варанаси больше недели, он, возможно, вставил бы новые зубы взамен своих прожеванных бейтелем пурпурных и сидел бы за рулем в ослепительном смокинге.
У мусульманина Раджукхана двое детей и жена-христианка. При расставании с нами он просил, чтобы мы отрекомендовали его услуги желающим посетить Варанаси. Я передаю его просьбу.
Итак, Раджукхан. 32 года. Ровесник Бохудосана, но внешне годится последнему в почтенные отцы. Характер уравновешенный. Не пьет и не курит. Отменно водит тук-тук. Не требует лишних денег, но всегда рад тому, что вы положите сверху. Охотно выполняет конфиденциальные поручения.
Найти Раджукхана можно у отеля “India”. Кроме того, он околачивается возле соседней гостиницы “Vaibhav”, название которой произносится местными примерно как "байбо" (Отель - редкая дыра с надменного вида усатыми опарышами, лениво копошащимися за стойкой рисепшена. Это просто к сведению).
Если Раджукхан будет щеголять в рубашках H&M, не удивляйтесь - перед отъездом из Варанаси их оставил ему я. И от Бохудосана ему тоже кое-что щедро перепало.

*****

Мне кажется, я разгадал загадку Индии. В течение нескольких последних
десятилетий миллионы представителей благополучного, сытого,
брезгливого Запада добровольно окунали головы в сточный индийский
колодец; исколесили вдоль и поперек перенаселенную, грязную, архаичную
страну; вернулись домой с таинственными улыбками на почерневших лицах,
в которых угадывались следы не то духовного преображения, то ли
приобретенной дебильности. Кто-то и вовсе осел в Индии навсегда,
зарос, почернел, забыл о функциональной значимости туалетной бумаги, пустил корни. Объяснить все это одной лишь страстью к экзотике в сочетании с дешевизной невозможно.
Размышляя вслух об Индии, бывалые люди неизменно прибегают к понятиям "духовность" и "энергетика"…
В этом месте подайте мне вон тот эмалированный тазик! Нет, левее… Тот, что попроще. Я всегда блюю в него в минуты повышенной духовности. И когда зашкаливает энергетика.
Духовность наступит тогда, когда брахман приберет зловонную мусорную кучу перед своим храмом вместо того, чтобы вымогать за хлопок мокрым веником по спине наивного туриста сумму, ради которой представитель низшей касты возил этого туриста весь день на своем раздолбанном тарантасе.
А про энергетику еще Ленин, распивая чефир с ходоками, ляпнул что-то архиумное. В индийских трущобах, за отсутствием света, про это явно не читали.
Цитируя одного из своих излюбленных мыслителей, обкуренный Бохудосан как-то заметил, что главная прелесть поездки в Индию заключается в "эффекте узких ботинок" – вы испытываете исключительное наслаждение в тот момент, когда их снимаете. Сами по себе такие ботинки – не источник удовольствия, а орудие пытки. Но если их не носить, не будет и последующего прихода...
И все же есть в Индии какая-то особенная feature, из-за которой забываешь обо всей этой дикой, ненавистной, лиходейской азиатчине и готов простить окружающим все то, что представляется тебе их невежествами и недостатками. Это - пьянящее ощущение пребывания в самом центре круговорота жизни. Похожее состояние я испытывал, когда во время морского шторма, у самого берега, меня сбивала огромная пенистая волна, несла по гладким галькам, щедрыми пригоршнями распихивая песок по штанинам шорт. В такие моменты чувствуешь себя ребенком, ради забавы которого и было создано все это пышное, пестрое, нелепое многообразие жизненных форм и ситуаций; когда смерть - это всего лишь глупая серая картинка из скучной взрослой книжки, и всюду есть лишь жизнь, совершенно неотличимая от абстракции, которую ты по привычке именуешь "собою".
Попробуй понять это дома.

*****

Выбираться из Индии почти также тяжело, как решиться в нее поехать. Окружающий хаос уже наводнил твои легкие, пустил метастазы в мозг и, похоже, никуда не собирается отпускать. Начинает пугать каждая мелочь; любое неожиданное ответвление от намеченного ранее плана представляется прямой угрозой благополучному возвращению.
На вокзале в Варанаси меня беспокоила корова, которая вальяжно прогуливалась по рельсам того самого пути, на который должен был прибыть наш экспресс. В ее глазах присутствовала самоотверженная философская отрешенность камикадзе.
Поезда пришлось ждать больше часа. Сев на свои выразительно не местные сумки с ошалевшими от всего увиденного за эти дни лицами, мы мгновенно превратились в легкую мишень для вокзальных попрошаек. За грязными мальчиками последовали пыльные бабушки. Приняв деньги, первая из них усердно читала молитвы, призывая Кришу предоставить нам протекцию в предстоящем путешествии. Вторая, получив пригоршню крекеров, долго и неподоброму вглядывалась в наши лица затуманенным старческим взглядом, как будто обращалась в эту минуту к всемогущему Вишну с просьбой жестоко покарать жадных иноземцев.
А что нам оставалось делать?! А что если вслед за второй возникли бы еще четырнадцать бездомных бабушек с протянутыми морщинистыми ладошками? Думаете, такое невозможно в Индии? Еще как возможно. И если ты не нашел в себе сил отказать, скажем, восьми предыдущим, то как не подать девятой? Чем она хуже седьмой или четвертой? Девятая бабушка тоже хочет кушать. Но не соленые крекеры, после которых