Глава I

Утро 24 августа показалось мне совсем не подходящим для каких-либо поездок. Оно подходило только для того, чтобы провести это время, лежа в кровати, уткнувшись носом в подушку. Но… уж не знаю, что произошло, но я совладала с собой и через полчаса уже делала сурья-намаскар – традиционную разминку для йогов. А еще через полчаса судорожно глотала пресный тофу, который упорно не хотел продвигаться дальше пищевода. Полдевятого я вышла на улицу и, радостно вдохнув утро, отправилась в Приключение.
Лахта… хм, и как я до нее добралась? До сих пор не могу понять. И все-таки я оказалась в Лахте, на Морской улице – красивое и логичное название для улицы, которая упирается прямо в Финский залив. И в ее конце – знаменитый ашрам – приют кришнаитов. Чуть подпрыгивая на каждом шагу, ускоряясь до бега, и одновременно пытаясь силой сознания притянуть к себе легендарное место, я не смотрела никуда, кроме подвесных гирлянд из разноцветных флажков, трепыхающихся на слабом ветру. И вдруг из кустов выпрыгнул китайский тигр… мне показалось… это был всего лишь узкоглазый паренек, который поинтересовался, не иду ли я на Фестиваль. Я замялась. В принципе, я собралась убираться на берегу залива, но ашрам посмотреть тоже хотелось. Ашрам, собственно, был причиной, а уборка – всего лишь поводом. Правда, приятным.
«Китаец» (казах, узбек, киргиз?) провел меня во двор ашрама – прекрасного трехэтажного здания интересной архитектуры. Главного входа, по сути, не было. На первом этаже находились три (а, может, четыре) непримечательные двери. Зато на второй этаж по обе стороны от дома вели две красивые лестницы в современном стиле – то есть практичные, не вычурные, из легких материалов. По крайней мере, такое было впечатление, я ведь не архитектор, понимаете? Обе лестницы переходили в широкую веранду, выходящую на залив. Пол был отделан светлой плиткой, со вкусом выложенной в восточном узоре. Балюстрада обвита разноцветными (фиолетовыми, желтыми, синими) прозрачными тканями, вдоль нее стояли скамейки в форме толстых, обструганных и покрытых лаком, бревен на крепких деревянных ножках. Можно было облокотиться на поручни и бесконечно долго смотреть на мифически серо-голубой залив, сливающийся с по-южному синим небом, и пить ветер, приносящий запахи трав, моря и дальних стран. Слева находилось что-то вроде маленькой башенки – то есть почти самостоятельное сооружение, выступающее из прямой линии здания. Это была круглая беседка, увенчанная куполом-колокольчиком. Нутро беседки, также окаймленное балюстрадой, содержало десяток легких темных стульев, хаотично расставленных после какой-то встречи. С веранды можно было пройти на второй этаж, но об этом потом.
Когда я вошла в двор ашрама, мне показалось… только, читатель, не падай от такой банальности, но это выражение самое удачное, а искать что-то на замену мне сейчас лень. Может, лет через двадцать я просмотрю этот текст (если он еще останется) и устыжусь и найду какую-нибудь офигенную метафору, но сейчас скажу просто: мне показалось, я попала в рай. Чудесный сад из необыкновенного количества цветов самых разных оттенков – пурпурных, багровых, шафрановых, темно-синих, небесно-голубых, малиновых, желтых, красных, белых, оранжевых, лимонных, цвета гранита, коры - стиснутых друг другом, вытягивающих яркие головки к солнцу и мухам, огромные, настоящие южные подсолнухи, словно циклопы-великаны, выглядывающие из буйно разросшихся джунглей, магнолии, декоративные бархатцы и пушистые ромашки…
«Китаец» подвел меня к приятной женщине и, представив меня, как альтруистку, которая «специально приехала на экологическую акцию», отдал ей на попечение. Женщина, которую я назову для красоты Администратором, так как она выполняла много обязанностей от раздачи еды до регистрации участников Фестиваля, предложила мне позавтракать. Было без четверти десять. В ашраме подавались вегетарианские блюда индийской кухни. Позабыв о злополучном тофу, что застрял на полпути к желудку, я с любопытством согласилась и взяла пластиковую тарелку с овсянкой. О, что с ней сделали повара! В кашу, словно в поле, были вложены мины и бомбы: толстенные куски сочного арбуза, виноград, дыня, ананас и, кажется, даже шоколад. Не каша, а фруктовый торт какой-то. Я, хоть и была больше чем сыта, с аппетитом жевала и глотала эту смесь, внимательно всматриваясь в каждую ложку, отправляемую в рот. Одну виноградинку страстно обвивал короткий светлый волос. Я долго не решалась выбросить ягоду… и так и не решилась… Вспомнив о том, что волосы не ядовиты и не грозят удушьем, я быстро проглотила виноград в кульминации завтрака.
Я сидела на скамейке и глазела по сторонам, когда к девочкам, сидящим рядом со мной, подошел один из мастеров бхакти-йоги, так называемых Гуру Дэв (полубогов), кажется, Свами Сиддханти из США. Высоченный, худощавый, что еще больше подчеркивали длинные светлые одежды, спадающие с плеч до самых пят, он радостно болтал о предстоящей акции, о том, что все это здорово, прекрасно, прекрасно… Восторженный, на длинных ногах-ходулях, он казался трогательно смешным. Но, наверно, это просто первое впечатление. Увы, мне не довелось с ним познакомиться ближе.
В начале одиннадцатого пришел хозяин дома, седой мужчина в кепке, и объявил начало уборки. Приехали журналисты со всех каналов, хозяин раздал матерчатые перчатки, мешки и провел на место действия.
Я довольно быстро втянулась в работу и уже через полчаса ползала в кустах, мокрая от росы и дождя, по-видимому, выпавшего накануне, и кидалась на каждую бутылку, полиэтиленовый пакет или пластиковую тарелку. Многие ходили по берегу, как цапли нагибались и «заглатывали» в мешок мелкую «живность» – пробки, презервативы, веревки и пр. мусор. Я же предпочитала крупную дичь и поэтому с бóльшей радостью подбирала тяжелые стеклянные и крупные пластмассовые бутылки. От этого мешок становился объемней и внушительней. Для меня работа превратилась в соревнование: я хотела собрать больше всех мусора. И для этого не гнушалась заходить в самые дебри кустов, в сырые, вонючие, полные жгучей крапивы и чертополоха гущи растительности, укрытые деревьями. Я не могла отдыхать, я представила себя профессионалом, маэстро, специалистом по мусору, работающим, как и положено, в одиночку, и приносящим самые крупные и внушительные результаты. Пусть я промокну, пусть ноги мои покроются волдырями и занозами, пусть я не смогу дышать из-за смрада, поднимающегося от земли, опутывающего стебли трав и стелющегося по листьям, зато какое уважение ждет меня, воина, который может один на один сразиться с самым страшным и мощным врагом…
Однако я что-то отвлеклась, перешла на самолюбование и героический романтизм… Все равно никто меня не заметил – уж очень далеко в кустах ходила.
За 2,5 часа кришнаитами и им сочуствующими было убрано около 3 км береговой полосы. Под конец я, отчаявшись найти еще что-нибудь, полезла осваивать новую территорию тростника, однако ходить там было невозможно. Предпоследней моей находкой был пакет, в котором мокло какое-то мясо, по форме и размеру напоминающее человеческое сердце, впрочем, я быстро изгнала из головы дурную мысль, заставив себя поверить, что это просто очень большой шашлык. Пакет я положила в мешок (вот такой каламбур… да? это ведь каламбур??), а «сердце» вытряхнула в траву, пожелав найти ему вечный покой. Последняя находка: черные матерчатый мешочек, обмотанный четками из темного дерева. Подняв мешочек, я направилась к кришнаиту, работавшему неподалеку от меня.
- Смотрите, что я нашла!
- О-о, это четки, кто-то их потерял.
Я, пользуясь минутным отдыхом, огляделась и… никого не увидела. До этого момента я хоть замечала «поклевывающих» на берегу, да расслабляющихся на солнце людей, а сейчас все куда-то подевались.
- Похоже, остались только мы.
- И правда! - кришнаит посмотрел на часы, - хотя по времени еще полчаса до конца.
- Так уже везде чисто, я ничего не могу найти.
- Ну, тогда, пожалуй, и мы пойдем.
Мы доволокли мешки до контейнера, и пошли к ашраму. По дороге выяснилось, что кришнаит родом с Украины и живет тем, что путешествует от храма к храма, участвует в подобных Фестивалях, призывает к Кришне и т.д. Здесь его бесплатно кормят, «и то хорошо».
- Вы местная?
- В смысле? Ну, я из Петербурга.
- Харе Кришна?
- Не-ет! Я, скорее, буддистка. Мне буддизм ближе. Хотя зачем давать себе определения, главное ведь не вера, а то, что делает человек. (Дура, и это я говорю кришнаиту!!!)
- Ну да, ну да… Сейчас будет обед… Вы здесь собираетесь располагаться?
- Нет, я живу близко.
- А, ну ладно. Тогда прощаемся.
- Ага.
Мы вошли во двор, он ушел в одну сторону, я в другую – искать, куда бы примостить выпачканные перчатки. Из пристроек ашрама выбегали до блеска умытые девушки с мокрыми причесанными волосами, мужчины в свежих рубахах и в сандалиях на босу ногу садились греться на солнышке. Меня заметил хозяин и предложил вымыть руки.
- Эй, покажите девушке, где можно помыть руки! Идите сюда!
Я опять увидела украинца, он подвел меня к раковине. Пока я полоскалась в воде, обтирая руками лодыжки, покрытые волдырями, кришнаит снял шапочку и обнажил голый череп и завивающийся пучок волос на затылке.
- Знаете, я подумала, наверно, я останусь посмотреть, что сегодня будет.
- Да, что-то обязательно будет! Лекция, театр, кажется. Обед, опять же.
Мы снова попрощались. А тут и настало время обеда.

Глава II

С самого начало к стойке потянулась целая вереница женщин, девушек в сари, мужчин, выбритых наголо и оставивших лишь только тонкие хвостики сзади. Я уселась на солнце и решила подождать, когда все получат еду. Есть мне не хотелось, но из научного интереса я должна была попробовать то, что все называли прасадом. Я уже много раз встречала это слово, понимала, что оно означает какую-то еду, но что это конкретно – не знала.
А между тем очередь не кончалась, в течение целого часа постоянно кто-нибудь подходил к стойке. Около меня присела женщина с тарелками, обдав запахом чужеземной кухни, и сочувственно спросила меня, отчего я не ем. Да не хочется, ответила я, днем я вообще не чувствую голода. Насчет «вообще» я, конечно, погорячилась, но сейчас обстановка была необычная, и желудок был занят перевариванием новых впечатлений, и не до еды ему было.
Вот так сидела я час или полтора, рассматривала людей (а поглядеть было на что), по двору сновали махараджи (те самые Гуру Дэвы), один эксцентричный молодой мужчина с внешностью араба выкрикивал пару раз какой-то клич, понятный лишь посвященным, и все обедающие отвечали ему нестройным хором, иностранцы над чем-то смеялись и подзадоривали друг друга, ребятишки от двух до десяти лет возились в песочнице, взрослые нудно жевали прасад и приветствовали знакомых.
Вскоре я не выдержала, поднялась с насиженного места, подождала очереди и все-таки получила обед. Я специально попросила положить мне поменьше, потому что уже видела, какие огромные порции накладывают гостям. Несмотря на то, что Администратор учла мою просьбу, я испугалась, что не смогу все съесть. Так, в принципе, и получилось, но я постеснялась выбрасывать (хотя, как после оказалось, этим многие не брезговали – был организован даже специальный таз для отходов) и снова давилась едой. Воистину, как встретишь день, так его и проведешь!
Я снова нашла себе местечко на скамейке, теперь возле цветов, хотя правильнее было бы сказать «кустов», такие пышные и высокие они были. Вокруг летали бабочки – на расстояние вытянутой руки на трех цветочках подряд сидели три павлиньих глаза, в метре от меня ползал еще один, а прямо перед носом порхала шоколадница. Чуть дальше еще десятки капустниц, крапивниц и королевских павлиньих глаз. Все это великолепие разбавляли шмели и мухи, особенно мухи, которые аж мешали друг другу на цветах.
Обед… Ну вот, теперь пусть читатель возьмет в руки хоть маленький кусочек хлеба, чтобы утешиться, потому что истинному гурману без слез дальнейшее читать невозможно – так убого я опишу то богатое угощение, что предложили мне в ашраме. Итак, первое блюдо – вполне традиционный, но очень ароматный фасолевый суп. Конечно, там было много ингредиентов, но это не по моей части – распознавать вкусы. Может, там был свежий перец, может, лук, хотя, по идее, лук не должны были класть, ведь это раджасическая пища, т.е. та, которую индуисты тщательно избегают. На второе были предложены жареные баклажаны с картошкой, крупно порубленные и очень сытные, обыкновенный салат из овощей, жареный рис с морковью и чем-то еще (какое-то зеленое зерно, не могу припомнить, что это), и тыква в кляре. В общем-то, все то, что может приготовить и готовит русская хозяйка, но с необъяснимым индийским ароматом. Утри слезы, гений кулинарии, я закончила.
После обеда, длившегося, по крайней мере, часа полтора, а то и два, часть гостей ашрама уехала на электричке в город, на харенам (или, как говорил один из адептов бхакти-йоги, лекцию которого я чуть позже слушала, «хренам»). Харенам - это известное многим шествие кришнаитов с выкликиванием имени Кришны. Я же осталась во дворе, так как денег на дорогу до центра города у меня не было, а то бы я, ей-богу, тоже рванула с ними…
А пока я осталась сидеть на скамеечке и слушать разговор, завязавшийся рядом между молодым парнем и бабулькой. Парень объяснял ей о смысле служения Кришне, о Божествах на втором этаже дома, о том, что такое прасад. Меня тоже интересовало, что же такое прасад – я поела и не поняла. Еда, как еда, чем же она прасад?
Оказалось, что прасад – это жертвоприношение, то есть приготовленную еду сначала предлагают Божествам в ходе длинного ритуала, и то, что осталось после пиршества богов (а осталось все, как вы понимаете…) раздают людям – этим самым пища очищается от следов кармы. Да-да, хоть и вегетарианская, а все равно любая пища несет в себе карму. Растения тоже жить хотят. Некоторые энтузиасты предлагают прасад еще и Гуру Дэвам, махараджам – после них пища становится еще более чистой.
Божества же на втором этаже – это, да простит меня Кришна, бронзовые (?) куклы, одетые в яркие одежды. Считается, что земля, на которой «живут» эти Божества, святая, очищена от демонов.
Действительно, земля была святая. Стайки воробьев, порхающие бабочки, цветы, шмели и мухи, раскрепощенные, духовно общающиеся, люди и веселые дети – чем не рай? После обеда на скамеечках сидели гости и разговаривали на возвышенные темы. Все это напоминало мне Древнюю Грецию – ее философов, прогулки на природе, вопросы преданных учеников, атмосфера мудрости, знания, уважения…
Не в силах больше выносить свое одиночество (к тому времени я заметила, что я осталась в стороне от жизни ашрама), я поднялась на веранду. И там тоже в уголке собрался круг людей, вслушивающихся в речь очередного гуру. Тьфу, да что ж такое! Грустно быть по жизни невидимкой. Все приторно дружелюбны, радушны, и … так равнодушны! В отчаянии я решила зайти в дом, но перед входом нужно было снимать обувь, а ноги мои все были в песке после уборки. Поэтому я отправилась к заливу вытряхнуть песок из кед, прополоскать ступни в теплой воде и обсушить на солнце. Развалившись на белом мелком песке залива, я позволила ветру трепать волосы, залезать под рубашку и щекотать мокрые ноги. Хорошее место для медитации, подумала я и, достав бумагу, принялась вкратце записывать события дня.

Глава III

Вернувшись в ашрам, я наконец могла пройти на заветный второй этаж, где по словам должны были находиться Божества. Тихо проскользнув мимо все также умиротворенно беседующей группы учеников, я пересекла веранду и зашла в зал, разделенный на две половины: на маленькое помещение, уставленное темнолиственными растениями в горшках и кадушках, прилипших к широкому окну, смотрящему на залив, и, собственно, зал, устланный коврами, по бокам которого были выстроены стулья, а также с обоих сторон находились две винтовые лестницы, ведущие на первый и третий этажи. Наверху, по всей видимости, находились комнаты для гостей. Единственная стена зала, свободная от стульев, была закрыта воротцами и большими темными полотнищами ткани. Эта стена располагалась точно напротив окна, выходящего на залив.
В малом отсеке зала, там, где стояло больше всего растений, суетились девушки и женщины, собирая гирлянды из цветов, сшивая яркие полоски материй и разбирая ворохи нарядной одежды. Я скромно потопталась рядом, а затем увидела стул и присела, чтобы не мешаться под ногами. Интересно, где же здесь Божества?
Тем временем в большом зале началось распевание мантр: в центре прямо на полу сидел солидный бхакт в очках и в длинном одеянии и, хлопая миниатюрными металлическими тарелочками (какой-то специфический ударный инструмент, предназначенный специально для религиозных ритуалов), напевал теплые мягкие мотивы, а сидящие по периметру женщины вторили ему и вытягивались в поклонах. Я с привилегией атеизма участливо следила за простираниями. Наконец, обряд был завершен, наступило время дневного семинара, и йог пригласил своих женщин подползти ближе к нему, «чтобы лучше слышать». Как-то все это напоминало мне известную сказку про коварного волка. Лектор и вправду был похож на волка – серьезный и самоуверенный. И вот началась 3х часовая экзекуция, в течение которой я пыталась внимательно и без предубеждения слушать йога и в то же время пристроиться на полу так, чтоб не затекали ноги и не ломило в спине. Удивительно, но более старшие женщины и даже бабушки, сидящие вокруг лектора, были гораздо более выносливыми. Правда, они сидели на мягких подушках и в более женственных позах, чем я.
Поначалу я слушала вдумчиво и даже участвовала в обсуждении, предметом коего являлась библия индуистов «Бхагават Гита». Лектор рассматривал различные понятия и догматы этой книги и периодически задавал каверзные вопросы. Больше всего мне запомнился один: «Зачем был создан материальный мир?». Женщины отвечали по-разному:
- Для страданий (заученно пробубнила будущая брахманша)
- Для того, чтобы воплотить какую-то идею (интеллигентная беременная дама)
- (невнятное бормотание трясущейся бабульки)
- Ну, я думаю, существует какая-то чистая энергия, и, наверно, нет, я, конечно же ничего не утверждаю, но по моемý, заметьте, сугубо моему личному мнению, возможно, эта энергия ищет форму воплощения и результатом является э-э… материальный мир. (моя обычная болтовня)
Волк строго глянул поверх очков и свел на нет всю мою уверенность в собственных умственных способностях:
- О, я вижу, вы новенькая, - и, тут же позабыв обо мне, обратился к дамам, - ну что ж, все вы дали правильные ответы, но вы назвали следствие, а в чем причина? (молчание) Так вот, причина в том, что Кришна хотел играть и создал наш мир для игры, и мы должны понимать, что играем для него и в его игру, а не для себя, и правила устанавливаем не мы.
В этот момент два молодых кришнаита раздвинули створки, закрывающие заднюю часть зала, подняли тяжелые занавеси и взору явились Они – Божества – несколько стоявших в нише, радужно разодетых бронзовых скульптур, захваченных в танце – Рама играл на флейте, Шива в звериных шкурах грациозно изгибался, держа над головой изящные руки, прочие также не стояли, а показывали какое-нибудь движение. Бхакт, увидев фигуры, радостно улыбнулся, словно мать при виде своих малышей, ласкательно произнес что-то на санскрите и почтительно склонился, в его образе отразилась вся глубокая трогательная преданность, нежность и счастье…
В течение следующего часа я подверглась шквалу разочаровывающих моральных установок Бхагават Гиты. Оказалось, что звуки «С» и «Ф» - дегенеративные и ублюдочные (и т.д.) и являются прерогативой Дьявола (поэтому индусы Иисуса Христа называют «Криштош»), что рок-музыка создана алкоголиками и наркоманами для алкоголиков и наркоманов, что эмансипация – это глупая выдумка глупых женщин и весь этот вздор о равенстве только для того, чтобы женщина имела возможность вести разнузданную половую жизнь.
- Можно я скажу? – бабушка, все время поддакивающая лектору, попросила слова, - это я для молодых, - она строго оглянулась по сторонам и вперила взор в меня, - я читала, - нравоучительно начала она, - что если женщина выйдет замуж и родит ребенка, а потом разведется и будет встречаться с другими мужчинами, то все следующие дети будут все равно от прежнего, такие же, как и первый муж, так что учтите, - бабулька снова метнула в меня взгляд, и я покраснела.
Честное слово, дамский клуб какой-то! И я чувствую себя почему-то распоследней шлюхой.
Дальше ничего не помню. Все мои мысли были поглощены тем, как бы мне пристроить затекшие ноги и выпрямить основательно скорченную спину. Через три часа, не в силах больше вынести суровые условия жизни кришнаитов, я, кряхтя, встала и, пошатываясь, ушла в конец зала, чтобы наконец-то сесть на старый добрый стул.
А потом началось арати – опять бесконечное страстное экстатичное пение мантр, простирания и ритмичные потряхивания бубнов…
Я ушла во двор. Ну их! Хм, чем бы мне заняться… Театр будет поздно, электрички ходят редко, а дома мать будет волноваться. Наверно, можно уже уходить. Все равно внимания на меня никто не обращает, никто даже в индуизм не агитирует! Тоже мне! У них под носом такой великолепный доверчивый необработанный экземпляр сидит, а они куда-то на Невский бегут, харенамы устраивают.
Так растерянно бродила я по двору, подходя к стойке за очередным стаканом фруктового напитка, был уже вечер, бросала взгляды по сторонам, и вот в такой грустный для меня час я вдруг заметила Говинду Махараджа, наконец-то вышедшего на воздух из своей комнаты.

Глава IV

Заметила я его еще на Фестивале культуры Индии, прошедшего в Доме Офицеров. Уже тогда, когда он распевал киртаны на сцене, мне показалось, что Махарадж человек необыкновенный. Глубокий красивый голос, яркие интонации и без того богатого на звучание английского языка, жестикуляция – все это привлекало внимание людей. Ему внимали, он мог своим пением мантр довести до экстаза любого кришнаита. И тем не менее, он совершенно не был артистичным, внешность его была непримечательная – узкая голова, простое американское лицо, крупные черты, обыкновенные невыразительные глаза, крупный нос… Чем он так завораживал любого человека? Объясняли это странное обаяние его принадлежностью к саньясе, касте избранных, касте Гуру Дэв. Нельзя не согласиться с этим. Можно не верить в бога, в Кришну, в кармический закон или реинкарнацию, но образ жизни этих самоотверженных людей действительно делал с ними чудо: они настолько забывали о себе, о своих удовольствиях, они медитировали и читали джапу часами, всецело отдавая себя богу, и посвящая свою жизнь служению ему, они настолько слились со всем добрым, чистым, что сами стали олицетворением Любви – они добились самадхи – двойственного осознания себя как человека и как Всевышнего. А ведь бог и есть любовь.
Все Махараджи были очень добросердечными, их никто не мог оскорбить, и они вызывали к себе только любовь и привязанность. Говинда Махарадж особенно выделялся среди них, и это было заметно даже тогда, на Фестивале, когда он привлек внимание всего зала.
В этот раз он блистал не на сцене, а во дворе: он скромно сидел на скамейке возле цветов, как женщина положив ногу на ногу и опершись ладонями о сиденье и немного ссутулившись. Возле стояли переводчица и несколько учеников. Я подошла, чтобы услышать, что он говорит. Разговор состоял из вопросов молодежи и его уверенных ответов. Он был одет в то же длинное розовое одеяние, что и все остальные Гуру Дэвы, только на голову еще был намотан неизменный шарф персикового цвета. То ли из-за одежды, то ли еще из-за чего-то, но мне казалось, что от него идет свет. Конечно, это было всего лишь игрой моего потрясенного воображения.
Госвами вызывал вдохновение – он был музой, катализатором идей, в моей голове бешено роились мысли о нем, и я тщетно пыталась их запомнить, чтобы потом воссоздать тот образ, который видела перед собой.
Я ощущала его необыкновенную силу и спокойствие. На своем сочном американском английском он, вычерчивая руками в воздухе какие-то, ему одному понятные символы, проникновенно, вдохновенно отвечал ученикам.
Женщина, выставив перед собой маленькую девочку, попросила Говинду дать имя дочери. Махарадж покачался, посмотрел в упор на девочку, и спросил, как ее зовут. Оказалось, что Анастасией. «Пускай ей дадут имя Анасуя, - последовал ответ, - это значит, - делая ударение на слове «абсолютно», - абсолютно чистая и абсолютно свободная от зависти.»
Говинда вытер губы краем платья, огляделся. Переводчица ожидала вопросов, но никто не мог придумать ничего важного. Махарадж снова покачался на скамейке, хлопнул ладонями по сиденью, поменял положение ног и доброжелательно огляделся. Мы так и продолжали стоять полукругом, не в силах уйти от этой притягательной личности. Сам Говинда не затевал разговора, может потому, что хотел остаться в покое, может, он не хотел выставлять себя мудрецом.
Тут подошел парень, уселся на колени перед Махараджем и тихо стал о чем-то рассказывать. Махарадж, склонив голову, внимательно и серьезно слушал ученика, пытаясь сквозь чужую речь услышать то, что может быть понятно любому внимающему, независимо от его национальности. Без единой улыбки он неотрывно смотрел в глаза молодого человека. А молодой человек тем временем рассказывал весьма пикантную историю о том как он, ученик своего гуру, хочет пройти вторую инициацию у другого учителя. Госвами вздохнул и подтвердил опасения парня, что этим самым он может оскорбить учителя и предложил действовать согласно велению своего сердца. «Если ты сам чувствуешь, что учитель тебя поймет, то попробуй, если же гуру твой раним, то не делай ему больно.»
В это время оса, решив проверить Говинду на съедобность, внезапно прожужжала перед его лицом, и Говинда, опешив, замахал руками над головой, выдыхая «Шух! Шух!» и уворачиваясь от назойливого насекомого. «Ух!», - Махарадж огляделся и рассмеялся. Ученики, не спускавшие с него глаз, зачарованно рассмеялись в ответ.
Да, Госвами был больше, чем приятным собеседником. Это было идеальное бесполое существо. Какая-то невероятная естественность, невозмутимость, раскованность, свобода, счастье, свет манили к нему людей, как мотыльков пламя свечи. Все ощущали странную близость к нему, каждому он был отцом, человеком, с которым можно было говорить о самых личных вещах.
Я ужасно тосковала, не в силах задать ему ни одного вопроса. Я не могла придумать ничего интересного для Говинды, а вопросы типа «как победить себя» или «как сделать так, чтобы» были из разряда скучных и часто повторяемых. Ничего умного в голову мне не приходило (как всегда дает себя знать заторможенная реакция). А мои познания в индуизме были слабы, да и не дело лезть с рассуждениями о том, что для него давным-давно ясно…
Мне хотелось следить за каждым его движением, ловить каждый его взгляд, и только мысль о том, что мне пора домой, вырвала меня из гипнотического состояния. Мне было до слез жаль оставлять его, но я помнила о маме, которая ждала меня, которая всегда меня ждала.
В конце концов только мысль о семье и спасает людей от зова далеких чарующих голосов, которые предлагают иную жизнь, дальние странствия, обещают подарить любовь и надежду где-то там, в другом мире, свободном от скуки, тоски и оков обыденности…
Amor vinciet omnia. Любовь победит все.