Проспав пару часов, мы отправились на завтрак, где малыши басбои были особо приветливы, ибо уж очень жалкий у меня был вид: мало того, что глаза просто слипаются от желания поспать, так еще и опухшие они не по-детски!
Вчерашние же французы оказались сыном владельца и его друзьями, соответственно! На утро они отчаянно смотрели на нас на пляже и долго не могли понять мы ли их ночные феи! J А Акрам пожелал мне доброго утра следующим образом: «Good morning! Really I didn’t sleep, all night I felt that my soul is with u. U know, I don’t want to work, I want to be with u, pls. take care coz my heart is with u. Chmok.”
Целый день я была, если можно так выразиться, немного не в себе: отлеживалась на пляже, отмачивалась в море, накачивалась коктышами в баре. С французами мы переглядывались периодически, на самом деле их компания оказалась пошире: помимо еще некоторого количества друзей сына владельца был еще и дедушка семейства, которого очень бережно водили за ручки, кормили в пляжном ресторане, укладывали на лежачок. Переглядки с французами завершились тем, что мы, как бы невзначай, столкнулись с ними у душевой. Признаться честно, встреча немного огорчила: уж очень неказисты и невелики ростом оказались лягушатники.
Так же весь день на порог пляжного ресторана выскакивал легендарный менеджер Халиф, который отчаянно принимался сигнализировать мне, махать руками, улыбаться во весь рот. История имела продолжение: когда мы выдвинулись на обед (как всегда, в парэо поверх купальника), он остановил меня у входа, отвел в сторонку и довольно ненавязчиво так высказался в том духе, что, мол, я очень даже ничего и не прочь ли я встретиться с ним наедине после его работы вечером, ведь я скоро уезжаю. Звезда моя, говорю я, не могу я с тобой свидеться. Почему, спрашивает, у тебя, что, есть бойфренд? Я утвердительно киваю. Да, ладно, говорит он мне, бойфренд бойфрендом, но ты же сейчас здесь, а он где-то далеко, или он у тебя египтянин? Египтянин, говорю, да. Улыбка сразу же исчезла с лисьего лица Халифа: ок, мол, дико извиняюсь, сорри, всего хорошего. Я захожу в ресторан, разыскиваю Ирину Ивановну, вместе мы перетираем фишку. Халиф скачет с очень независимым видом и старательно избегает моего взгляда, типа, оскорбился чувак. J Но, в конце концов, за ужином он все равно рассыпался в комплиментах и источал ну столько сахара всем своим поведением. J
Вечер, да, приближался наш последний вечер, а, соответственно, и ночь на гостеприимной египетской земле. Акрам предупредил, чтобы никаких гвоздей: он заканчивает работу, и мы сразу же едем в «наш» отель. Сказать, что время после ужина и до встречи с ним было наполнено сюром, это глупо промолчать. И так, можешь себе представить: весь отель, абсолютно весь, в курсе, что завтра мы уезжаем. Таким образом, все просто умирают от любопытства, как же проведем свой крайний (буду в данном случае суеверна, как летчики, и не скажу «последний») вечер. И так, мы с Иришенышом, как всегда за коктышом да кальяшом, и, как всегда, на самом видном месте. Меня уже немного подколбашивает: я знаю, что Акрам попытается освободиться пораньше, поэтому я время от времени поворачиваю голову к лобби, проверяя, не идет ли он. Ирина Ивановна прется по своей теме. Народ вокруг просто дырявит нас взглядами. Время от времени подходят ненадолго знакомые, у всех один и тот же вопрос: Татьян, а где же Акрам? (какое вам всем, нахрен, дело, а?) В какой-то момент к нам подсаживается парадно (что мы не преминули отметить между собой) одетый Сифецки, который до этого скакал вокруг бассейна, не решаясь к нам присесть. Так вот, садиться, начинает свою старую пластинку о том, что, неужели мы опять выпиваем и т.д. Звучат вопросы о том, где же Акрам, когда же он придет, и почему это я не знаю. При этом чувак несколько смущен, поэтому вещает он довольно тихо. Мне откровенно в падлу прислушиваться к тому, что он там несет, тем более, что вещает он для Ирины Ивановны. Я сижу и кручу пятачком туда-сюда, потешаясь над народом, который и не пытается скрыть заинтересованные взгляды.
И тут до моего слуха доходит супер речь Сифецкого: «Девчата, вот вы уезжаете, да и я же завтра отчаливаю, у меня отпуск. Не символично ли это? Еду на деревню к маме. Ирина, я должен тебе сказать, что ты не обыкновенно красивая девушка. Что отрадно, так это то, что наряду с этим ты еще и необыкновенно скромна и тиха (??????? Тут мы просто не по-кислому переться начинаем: что это чудо еще интересного скажет?). Наверняка, ты спортсменка (еще одно ха-ха) – об этом говорит твоя прекрасная фигура. Ирина, признаться, я без ума от тебя. Не хотела ли бы ты провести со мной этот вечер?» Амиго, у нас просто истерика началась, тебе не передать. Ирина Ивановна спокойно и доходчиво, стараясь не обидеть парня, объясняет ему, что да к чему. Он долго не мог поверить, что его послали. Но, в конце концов, отвалил.
В какой-то момент ушла и Ирина Ивановна готовиться к встрече со «своим» гидом. Я же, как полная дура, сижу уже одна. Акрама все нет. Народ, уже не таясь, пялится на меня: чего она тут одна расселась и где же, собственно, Акрам?! Я же путем довольно хитроумных умозаключений прихожу к выводу, что уйду ка я в номер и буду стартовать уже оттуда, ибо еще пяток минут и мне массово понесут соболезнования о том, что я одна кисну, а Акрама все нет. Плюс, опять же, долбанная интуиция говорит мне, что надо свалить. И, как показало дальнейшее развитие событий, я была права.
Через некоторое время посредством СМС обнаруживает себя Акрам, просит, чтобы я подошла ко входу в нашу дискотеку со стороны улицы и ждала его там. Что я и сделала. Какие-то перцы отчаянно зазывают меня на танц-пол. Из проезжающих мимо маршруток слышны отчаянные свист и улюлюкание. Охранник интересуется, все ли в порядке. Акрама не видно. Телефон я оставила Ирине Ивановне на случай экстренной связи, опять же. И в тот момент, когда мной начинает ненавязчиво так интересоваться патруль, откуда не возьмись, появляется Акрам. Легкий перетераж с господами полицейскими, мы ловим такси и едем в успевшую стать в чем-то родной Дельту. J
Как истинные шпионы мы и тут меняем схему: вернее вначале, по старой доброй традиции, Акрам платит бакшиш (т.е., говоря по нашему, по простому, дает в лапу) товарищу менеджеру за предоставление номера без предоставления брачного сертификата (вот такое словословие получилось невольное, но довольно точное). Ну, а потом я (уже одна!!!) иду впереди с ключом от бунгало. Акрам, убедившись, что я точно представляю, где находится номер, направляется вначале в магазин. Часть пути он проделал, следуя за мной. Как же тяжело ему далось это, тебе не передать: ведь вдоль улицы у различных заведений тусовались горячие египетские парни, всячески выказывающие свою симпатию к проходящей мимо них с довольно независимым видом незнакомке. J
Номер оказался лучшем из всех, которые у нас были до этого. И кондишн работал что надо, да и расположен он был так, что охлаждал комнату, но не дул прямо на кровать, которая, кстати, была двуспальная, стояла в углу (т.е. не ездила туда-сюда) и была нормальной жесткости. J Я, по привычке, в ожидании Акрама шарю по телевизионным каналам. Приходит он. Усаживает меня на кресло у кровати, сам садится на нее. И начинает проговаривать вчерашнюю ситуацию, наши разборки и весь тот суматошный бред, что случился тогда. Вот тут то я узнала про то, что русские жены его друзей были приглашены специально ради меня, ради того, чтобы долбанный управляющий понял, что происходит. Мало того, зная, что я уезжаю, товарищ управляющий дал довольно неоднозначное распоряжение охране следить за передвижениями Акрама. Поэтому мы и встречались с ним у входа на дискотеку со стороны улицы, куда ему, тем не менее, пришлось пробираться какими-то задворками. Это раз. Два, Акрам, действительно, не мог заснуть всю ночь, пошел к одному из друзей. Это от него он звонил в полной истерике. Друг же рассудил, как мог: вы ребята, мол, оба выпили, вот и разгорячились, вот и клеите разборки. Три, опять возникла тема моего соседа-стюарда. Мол, Таня, это опасный человек, почему ты была с ним вдвоем, и как ты могла при этом еще и потреблять с ним водку?! Я же запретил тебе с ним общаться! Ну, вот тут то я не смогла умолчать! Дорогой, говорю, во-первых, ничего ты мне не запрещал, а во-вторых, это моя жизнь, и мне решать, с кем общаться, а с кем нет! (Хотя, между нами девочками, Акрам скорее участливо так увещевал меня, а не клеил разборки).
Ты знаешь, очень все неоднозначно происходило: оба понимаем, что не имеем права диктовать друг другу свои условия, не имеем права распоряжаться жизнями друг друга, не можем считать друг друга своей собственностью, не можем давать друг другу никаких клятв и обещаний, да, если честно, и нет между нами ничего общего, кроме сумасшедшего притяжения и непостижимого ощущения близости двух абсолютно чужих людей из разных миров. Сидим, смотрим глаза в глаза, пытаясь зафиксировать для себя этот момент, момент, когда чувства на пределе, но есть абсолютно четкое ощущение, что что-то важное и эфемерное ускользает, что-то, воспоминания о чем будут давать силы жить в самые тяжелые и невыносимые моменты, что-то, что является доказательством того, что сердечко твое еще не очерствело совсем, что ты не бездушный робот без чувств и эмоций, что ты живой. Так хочется зафиксировать его лицо, его глаза, его улыбку, его образ, свои ощущения у себя в памяти навсегда, чтобы в потом в любой момент, раз, и открыть свой самый заветный файлик, потому что со временем все устаканится и успокоится внутри, а он станет «одним из…», а не единственным, каким он был, хотя бы какие-то недолгие мгновения. Осознание всего этого разрывает меня на части, верхняя губа начинает предательски подрагивать, и я судорожно пытаюсь сдержать слезы – не тут то было: еще секунда, и я начинаю плакать. Тут же злюсь на себя: ведь так хочется быть красивой в последний наш вечер. Акрам не раз мне говорил, что он обязательно должен меня сфотографировать своим телефоном. И вот он нашел самый подходящий момент! Постой, сдерживаю его я, дай мне себя в порядок привести. Неуклюже вытираю слезы. Он снимает меня. Выходит неудачно – слишком темно, он тащит меня в коридор, делает еще один кадр: рассматривает и выдает: “Well, looking at this picture one can tell that I fell in love with a Japanese girl!” Протягивает мне телефон: что есть, то есть: от слез у меня не глаза, а просто две щелочки опухшие. Он тут же притягивает меня к себе и снимает нас вдвоем, кадр еще тот: половина моего лица завешена волосами, и его улыбка на весь снимок.
Что это была за ночь! Мне так хотелось впитать его запах, раствориться в нем, хотелось отдать ему все, что я могу отдать и взять все, что он может отдать. Нежные ласки чередовались со слепой страстью (утром, одеваясь у зеркала, я обнаружила на своих боках многочисленные глубокие царапины – мы настолько были увлечены друг другом, что ни он, ни я не помнили того момента, когда он меня так «разукрасил»). Мы и смеялись, мы и плакали.
В какой-то момент я рассказала ему о разговоре с Халифом, о моей реакции на его предложение встретиться вечером и т.д. Акрам отстранил меня на какое-то мгновение, потом прижал так крепко-крепко: «You can’t even imagine how lucky your future husband will be! How come you are not an Egyptian or I’m not from Belarus?!» Я тут же напомнила ему, что по другому и быть не могло, поскольку, если бы я была египтянкой, то он бы не обратил бы на меня никакого внимания: у них такой прикол довольно часто используемый, что страшней египтянок нет и не может быть. J
Очень восхищался он моим загаром: еще бы! Ведь, на контрасте с не загоревшими частями тела загоревшие еще темнее кажутся: «Хабиби, скажи, пожалуйста, а кто из нас житель Египта, а кто приезжий?! Ведь ты теперь темнее меня!» Кстати, помимо всего прочего, у Акрама невероятно нежная кожа очень красивого оттенка.
В какой-то момент я задремала. Просыпаюсь оттого, что перестала чувствовать его тепло рядом. Открываю глаза: он сидит, наклонив голову надо мной, и поет в унисон песне, которая по телевизору звучит. Молча смотрим друг на друга. «Знаешь, сейчас одна за одной песни как раз о нас звучат». Я в недоумении сажусь напротив него, прошу, чтобы он переводил мне, о чем там поется. Он продолжает петь, не моргая, глядя на меня. Сидим, обнявшись клубочком, одну, две песни. И тут вдруг он перестает петь по-арабски и начинает переводить по-английски: «The words “I love you” show just the insufficient part of what I feel for you”. И опять, видимо, предвосхищая мою истерику, он шутит: «Да, кстати, я автор слов этой песни. Неплохо у меня получается, верно?». И мы начинаем смеяться.
А давай, говорит, ты останешься еще, я понимаю, что надолго это невозможно, но, хотя бы на неделю? Тем более, что у тебя еще неделя отпуска, которую ты в Минске проводить будешь! Он говорит мне это, и сам не верит в то, что это возможно. Мне лишь остается молчать, он и так прекрасно понимает, что этого не произойдет.
Утром был повторен филиал молочной кухни: Акрам принялся кормить меня сыром, причем на этот раз сыров было несколько видов. Надо ли говорить, что мне в тот момент как-то совсем не до еды было? Но, что ты! Акрам методично так принялся меня уговаривать: «Ну, не хочешь, как хочешь, только вот за Акрама надо было бы скушать!» Ок, кушаю за Акрама: «Все, больше не буду! Не проси!» Но, не тут то было: «За Акрама кусочек, а теперь за Кемо еще один!» Вот, блин, думаю, знает, на что жать! J
Идем по улице, взявшись за руки, относить ключи. Вчера я собиралась впопыхах, поэтому не взяла с собой очки. Иду и просто слепну от яркого солнца. Решаем зайти в какой-нибудь магазин купить чего-нибудь попить. Ну, и представь себе картинку: вхожу с солнца в темноту магазина и тут же, спотыкаясь, наступаю в ящик с манго. Тут же летит к нам хозяин и начинает чего-то там бухтеть. Да, думаю, очень приятно, сейчас много о себе интересного услышу. Акрам говорит с товарищем минуты две-три, покупает воду, и мы уходим. О чем вы там говорили, интересуюсь я. Да, так, говорит, о делах, о погоде. J
В такси договариваемся, что Акрам подойдет на пляж минут на 15 во время обеда, а уже вечером проводит меня на автобус. Опять шифруемся: я доезжаю до самого отеля, он выходит пораньше. Хабиби, говорит, наплавайся вволю, это ведь твой последний день! (Кстати говоря, Акрам не умеет плавать!!! Эй, говорю ему, Красное море ведь само на воде держит!!! Тебе остается только ножками-ручками шевелить!!!)
Я прямичком иду на пляж к Иришенышу. Она сидит у любимого пляжного бара. Обнялись с ней, глаза у обеих на мокром месте. Как заклинание повторяем друг другу фразу, ставшую легендарной еще в самом начале нашего пребывания в Шарме: «Малыш, ты понимаешь, где мы? Мы в Египте, в Шарме, и вот это вот ничто иное, как Красное море!» А наши малыши – бармены тут, как тут: опа, и тихонечко, без лишних слов протягивают нам наши любимые миксы из соков с гранатовым сиропом. Зайчата, говорю, спасибо! И тут один из них видит, что мы на гране легкой истерики и невзначай так добавляет в оба коктейля немножко виски. После пары коктейлей я немного прихожу в себя, перестаю трястись. Иду переодеваюсь в номер. Узнаю, что вылет задерживается на час. Пишу Акраму об этом. В ответ: “ Mashe, habibi. I hope that the plane will late till the next year J Don’t let the boys on the beach talk to you J Why are you so beautiful??? I’m so jealous about you, jealous even to your parents!”
После обеда Акрам пишет мне о том, что на пляж выйти он не сможет, не могу ли я подойти в холл? Я не совсем понимаю, что происходит. Я ведь собиралась заснять его на свою камеру. (Всегда после этого задаешься вопросом, а где же я была раньше, почему руки не доходили до этого. Ведь, очевидно, что в предотъездной суете будет не до фотографирования!) Я хаотично соображаю, что же мне делать: я только что из моря, где прощалась со своими подружками рыбецкими. Вся мокрая, вода с меня просто течет. Времени, чтобы переодеться, нет совсем, я повязываю парэо и иду к нему. Он сидит в лобби. После того, как я вошла туда в помещении просто повисла тишина. Все обратились в слух и зрение: что же эти двое там затеяли. Я подхожу к нему, мы чмокаемся. Он сидит, не снимая очки. Я нелепо пытаюсь шутить: что, мол, солнце в глаза светит? Он говорит, что снять очки это выше его сил, он не хочет, чтобы я видела слезы в его глазах. Тут к нам подходит какой-то молодец. Акрам знакомит нас. Парнишка оказывается его кузеном. Меня же он иначе, как своей женой никогда и не представлял. Парняга сел напротив и во все глаза рассматривает меня. Если мой электронный адрес у Акрама был давно, то о том, чтобы обзавестись его, я даже и не задумывалась. Он побежал к ресепшену, написал на клочке бумаги свой и-мейл, имя и пару «наших» фраз на арабском. Прибегает обратно. Я чувствую, что что-то не то происходит. В чем дело, говорю? Оказывается, злобный управляющий все-таки нашел, как напакостить: намечалось совещание с хозяином-французом. Совещание, плановое и довольно рядовое, должно было пройти в том офисе, который расположен у нашего отеля. Так вот, товарищ менеджер сделал все, что было в его силах, и совещание было перенесено в другую контору. Напрашивается закономерный вывод: Акрам не сможет проводить меня к автобусу. Я сижу, и мне физически становится плохо, просто подташнивает от осознания того, что из тех пятнадцати минут, на которые он вышел, минут десять мы потратили на откровенную ерунду. И, хеллоу, все! Это наши последние пару-тройку минут. И я никогда, внимание, никогда, его больше не увижу. Он что-то говорит о том, что сразу же, как освободится, поедет в аэропорт, чтобы мы могли попрощаться. Мне же становится абсолютно четко понятно, что ничего этого не случится. Чувствую себя полной дурой: мне хочется наброситься на него, хочется расцеловать мою любимую улыбку, хочется просто повиснуть на нем, НО, НО я не могу этого сделать, потому что вокруг десятки любопытных глаз и все только и ждут какого-нибудь цирка. Я все это озвучиваю ему. При этом мы сидим совсем рядом, но, как чужие и незнакомые люди, мы забились в противоположные углы кресел, мы не касаемся друг друга. Хабиби, говорит он мне, я тебе не раз говорил, что по мне, вся вселенная может исчезнуть, но только не ты. На этой вот ноте он встает, прощается со мной: «Мне пора идти…Давай встанем сейчас вдвоем и сразу же разойдемся, чтобы никто никому вслед не смотрел». И, собственно, мы расходимся. Я, не разбирая дороги, иду в номер.
Захожу, пытаюсь что-то нечленораздельно донести до Ирины Ивановны. Ничего не выходит. В голове пульсирует мысль, что я столько всего хотела ему сказать, а мы вот так вот глупо и нелепо расстались, расстались навсегда. Я хаотично ищу какой-нибудь лист бумаги и ручку. Падаю на кровать, и мои мысли сами собой складываются в слова: я пишу ему о том, что у меня на душе творится; о том, что мне жаль терять то, что было между нами; о том, что благодарна судьбе за нашу встречу; о том, что воспоминания о нем будут согревать меня холодной зимой, которую он заочно не любит. Пишу о том, что мне все сложнее и сложнее вот так вот, на раз-два, быть искренней с мужчинами, а с ним почему-то все так легко и непринужденно вышло. Пишу о том, что жаль оставлять свою непосредственность, естественность, раскованность здесь, надевая маску серьезности, основательности, обстоятельности и солидности по возвращению домой. От капающих слез письмо художественно «преображается» кляксами. Шлю ему сообщение с просьбой забрать письмо по возвращению в отель в офисе «Мостревел».
Ирина же Ивановна призывает меня выпить немного виски для успокоения нервов. Мы усаживаемся с ней в обнимку, я разливаю горячительный напиток по бокалам, и мы в два голоса принимаемся реветь. Где-то я прочитала о том, что отдых в Египте переносит тебя в параллельную реальность: с тобой происходит то, что никогда не произошло бы с тобой дома; чувства начинают преобладать над разумом (или это свойство любого отдыха?); в сто раз сильнее принимается биться сердце.
В голову приходит гениальная мысль заснять себя вот такими вот зареванными, с опухшими глазами и полным отсутствием косметики. Ведь наш отдых это не только парадно-выходные фотографии на фоне достопримечательностей и самого Красного на Земле моря. Снимки получились еще те (я ведь присылал тебе их?)!
Стук в дверь: ба, это носильщики пришли за нашим багажом: час до отправления, между прочим! Мы просим зайти чуть спустя. Принимаемся нервно скакать по номеру, запихивая все свои причиндалы в сумки. Сбор в холле. Рассадка по автобусам. Отъезжаем. Ну, тут, наверное, как у всех, кому есть, что терять (или оставлять): мы едем по Шарму в аэропорт. Так хочется зафиксировать в памяти все, что видишь из окна. Египет провожает нас красиво: все просто преображалось в закатных лучах.
В аэропорту обыкновенная суета и толкотня: соотечественники, как всегда, ничего не понимают и не знают, закатывают истерики и разборки. Стоим сдавать багаж. Вроде бы все прекрасно понимаю, но пока есть хоть малейший шанс увидеться с ним, верчу головой туда-сюда и через каждые пять секунд проверяю телефон. Конечно, зря: он все еще на совещании: «All ask me what is wrong with me. That’s just that you took my heart with you. I don’t know how to explain my feelings for you. My only desire is to hug you».
Вылет еще немного задерживают. Но вот, мы уже на своих местах, за бортом уже совсем стемнело, Шарм обозначивает себя бесчисленным количеством огней. Мы уезжаем, а жизнь продолжается: здесь своя, разгульная, ленивая, яркая, кокетливая, пряная; а у нас своя, где все четко и ясно, где нет места слабостям и капризам.
Взлетаем и в голове непроизвольно начинает звучать надоедливый летний хит от «А-студио»: «Снова я взлетаю и тебя теряю, от любви своей я улетаю», ну и в таком духе. Самой аж смешно стало: еще не хватало свои переживания с попсовыми мелодиями ассоциировать! Но из песни слов не выкинешь, как говорится.
Ну, а потом все как-то прозаично: мы общались какое-то время очень плотно: письма, СМС, звонки, фотографии (получив мои египетские, он бросился целовать экран своего компьютера J). Все это длилось ровно до того момента, когда он решил навестить своих родителей в Каире. Зарисовка еще та: восторженный сын приезжает, переполненный впечатлениями от знакомства и общения с девушкой, привозит ее фотографии. Радостно вещает о том, как он счастлив и огорчен одновременно: ведь она так далеко. Милые родственники в лице мамы и всемогущего старшего брата резюмируют: ок, парень, она, действительно, хороша. Но, давай-ка, возвращайся на землю: хватит кутить и вести разгульный образ жизни, пора остепениться, и, вообще, мы уже подыскали тебе великолепную партию. На какое-то время малыш выпадает из эфира. Я чувствую, что что-то происходит. Набираю его. Он говорит о том, что вот уже двое суток он бесцельно шляется по Каиру, стараясь проводить как можно меньше времени у родителей. Он в шоке: он не может идти против решения семьи, он никогда не был особо удачлив и т.д. В общем, парень в жестокой депрессухе. Я тупо так смотрю в стенку и соображаю, что же я, по идее, должна была бы тут сказать. Что-то ничего в голову не приходит. Как там говорят: «Уходя, уходи!», верно? Надо его отпустить, но как?
На следующий день мы написали друг другу финальные письма.
Вот и все.
Что это было? Наваждение, курортный роман, интрижка, влечение, страсть, тяга???

“Every day of my life till the very ending I will pray for you.”